20 лет назад в Сургутской окружной клинической больнице начали оказывать диализную помощь больным с терминальной стадией хронической почечной недостаточности. Как и сколько живут люди, которым неработающие почки заменяет аппарат? Чем может им помочь медицина? Почему возникает почечная недостаточность?
Обо всем этом мы поговорили с Сергеем Малашенко, руководителем Центра диализа Сургутской окружной клинической больницы.
-
Светлана Сергеева: Здравствуйте. Сегодня гость нашей студии — Сергей Михайлович Малашенко, руководитель Центра диализа Сургутской окружной клинической больницы. Сегодня мы хотим поговорить о том, как живется людям, у которых не работают почки. В ближайшем будущем у вас будет юбилей, 4 апреля исполнится 20 лет с того дня, как была проведена процедура диализа первому пациенту. Расскажите немного об этом. Что такое диализ? И как открывался ваш центр?
Сергей Малашенко: Центр был открыт, потому что пациентов становилось все больше и больше. И в те далекие 90-е годы пациенты просто погибали, потому что консервативная терапия не излечивала практически никогда.
С.С.: Речь идет о больных с терминальной стадией хронической почечной недостаточности?
С.М.: Да. То есть когда у пациента собственные почки не работают. И эту функцию приходится замещать искусственно. На сегодняшний день есть оборудование, которое это позволяет. Этот аппарат как искусственная почка. В нем предусмотрен диализатор — это, можно сказать, и есть почка. Через него пропускается кровь с одной стороны, с другой — специальный раствор. И за счет разницы давления из крови в этот раствор уходят шлаки, мочевина, то есть то, что не выводится собственными почками. Это все удаляется. За счет этого человек может продолжать спокойно жить дальше.
С.С.: То есть те больные, которые двадцать лет назад не могли получить какую-то помощь и в общем то были обречены, сейчас могут жить и вести полноценный образ жизни?
С.М.: Не могу сказать, что они ведут полноценный образ жизни как мы с вами, потому что они к нам в привязаны, три раза в неделю они обязаны на четыре часа приходить к нам. Все равно это уже ограничение свободы. Последние лет пять наши пациенты могут ездить по всей России и за рубеж, где им также проводят диализ, то есть они полноценно могут съездить на отдых. В наше время все это реально.
С.С.: А как проходит сеанс?
С.М.: Сеанс длится от четырех до пяти часов. До того как взять человека на процедуру гемодиализа ему либо ставится так называемый диализный катетер в центральную вену, где мы можем произвести забор большого объема крови и скорость должна быть большая, 300 мл в минуту пропускается крови через диализатор. Либо ему сшивается артерия и вена. Происходит забор крови, пропускается через диализатор и в другую иголочку возвращается уже очищенная кровь.
С.С.: А при этой процедуре что должен делать пациент? Он должен лежать неподвижно или может читать книгу, слушать любимую музыку в наушниках?
С.М.: Все что угодно! Читать книгу, смотреть телевизор, в компьютере выполнять свои дела, все реально, все возможно.
С.С.: Учитывая, что многие люди работают дистанционно при помощи компьютера, можно даже не отрываться от рабочего процесса?
С.М.: Можно, да. Пациентов работающих у нас на сегодняшний день около 20 процентов, то есть они сохранили трудоспособность и продолжают трудиться в таких градообразующих предприятиях, как Сургутнефтегаз.
С.С.: То есть человек, у которого не работают почки, он настолько сильно привязан к медицинскому обслуживанию, тем не менее, может сохранить полную работоспособность. Это удивительно. Мы знаем, что со многими гораздо менее грозными диагнозами люди мучаются от невозможности трудоустроиться.
С.М.: Я очень благодарен руководителям, у которых работают такие люди, которые понимают сложившуюся ситуацию и где-то отпускают, где-то составляют график, чтобы люди могли и на работе быть, и посещать нас. А ходят к нам как к себе домой, все пациенты нам как родные.
С.С.: А сколько в настоящий момент пациентов у вас проходят диализ? У вас группа больных постоянных не меняется?
С.М.: Они у нас пожизненные. Только либо пациент уезжает из нашего города, либо пересаживается. То есть происходит пересадка почки, трупной или родственной. И человек уже не зависит от нас. А в общем 128 пациентов у нас на сегодняшний день. Есть пациенты, которые у нас уже 18 лет. Они вырастили детей, дети уже поступили в институт. А человека могло не быть.
С.С.: Продолжительность жизни имеет ограничение при таком диагнозе?
С.М.: Здесь вопрос, так сказать, риторический. Очень многое зависит не только от нас, но и от самого пациента. Если пациент соблюдает все рекомендации: диету, водный режим. Есть очень серьезные ограничения в диете, в питании, в образе жизни. Если соблюдать, то продолжительность жизни, конечно, увеличивается, а если нет — сами понимаете. Есть пациенты, которые ходят на диализ через раз. Основная масса, конечно, дисциплинированна.
С.С.: Скажите, Сергей Михайлович, что приводит к тому, что человек остается без почек? Мы все находимся в группе риска?
С.М.: Все. На сегодняшний день самая большая проблема не только у нас, но и мировая, – сахарный диабет. Очень много пациентов с таким диагнозом заканчивают у нас на диализе. Страдают сосуды сердца, глаз и почек. Это приводит к терминальной почечной недостаточности. Также гипертоническая болезнь. Воспалительные заболевания самих почек, поликистоз. Бывают и острые ситуации, которые в конечном счете выливаются в хроническую почечную недостаточность. Это редко, например какие-то травмы, септические тяжелые состояния. Причин достаточно.
С.С. Прочитала, что болезни почек очень трудновыявляемы. И многие из нас могут не знать, что почки не в хорошем состоянии, и это никак не почувствуешь?
С.М.: Было бы разумно, если бы каждый человек хотя бы раз в год обращался на так называемую диспансеризацию, где ему проводили бы минимум обследований, где можно было заподозрить какие-то изменения. То есть терминальная почечная недостаточность не берется из ниоткуда. Она может течь годами и десятилетиями. Просто нужно все-таки иногда посещать докторов.
С.С.: То есть вы за принудительную проверку?
С.М.: Да. Принудительно нельзя, но хотя бы принудительно-добровольно. Люди должны понимать, что диспансеризация не зря придумана. У одного не выявили, выявили у второго, причем на ранней стадии, когда можно лечить, а не когда остается развести руками.
С.С.: А большинство больных с отказавшими почками поздно обращаются?
С.М.: В основном да. Хотя в последние годы ситуация более радужная что ли. То есть начали выявлять пациентов на более ранних стадиях. Есть несколько стадий развития болезни, если раньше привозили практически всех в терминальной стадии, то сейчас уже на первой, на второй стадиях. В поликлиниках выявляется, мы берем на учет и уже отслеживаем переход от одной стадии к другой. И прогнозируем, сколько у нас на год может появиться новых больных.
С.С.: Ну и можно замедлить этот процесс развития заболевания…
С.М.: Это естественно. Пациента начинают лечить, давать ему определенную группу препаратов, которая замедляет развитие почечной недостаточности.
С.С.: А вот методы исследований, которые позволяют заподозрить, что почки работают не очень хорошо, это что то простое - УЗИ, анализ крови?
С.М.: Ничего хитрого нет. Во-первых, общий анализ мочи, хотя бы для того чтобы посмотреть удельный вес, наличие эритроцитов, количество лейкоцитов, но есть это совершенно банальные вещи, которые определяются очень быстро и просто. Биохимический анализ крови, где можно посмотреть показатели работы почек, которые могут совсем незначительно отличаться от нормы. Естественно на УЗИ тоже заметны изменения.
С.С.: То есть это вполне отслеживаемо на уровне терапевта?
С.М.: Да. Это не какие-то заоблачные методы исследования. На уровне поликлиники это все реально делается.
С.С.: Давайте вернемся к вашему отделению, которое функционирует уже 20 лет. Количество больных увеличивается, как я понимаю, нагрузка на отделение растет?
С.М.: Конечно.
С.С.: Вы обслуживаете Сургут и Сургутский район?
С.М.: На сегодняшний день да.
С.С.: Есть пациенты, которые нуждаются в лечение, но не могут его получить?
С.М.: Нет, это даже не обсуждается. Даже в худшие времена, когда у нас не было нового отделения, как сейчас, когда мы ютились и пациенты практически лежали друг на друге, даже тогда мы никому не отказывали, а сейчас и тем более. У нас шикарные площади, шикарное оборудование, мест достаточно. За 20 лет еще никому не отказали.
С.С.: Мы были у вас на экскурсии, журналисты были впечатлены как раз масштабом отделения: просторно, свободно, комфортно. Если представить что это время диализа можно провести еще и с пользой для ума или сердца, что-то читая, отдыхая, это, наверное, вполне терпимо.
С.М.: Я вам так скажу. Вы немного заблуждаетесь, считая, что у всех пациентов это протекает без каких-либо осложнений. Всякие бывают ситуации на процедуре. Есть так называемый сухой вес, можно например два килограмма в междиализном периоде набирать, а пациент приходит с пятью, с шестью килограммами, их нужно убрать, но бесследно же ничего не проходит. Тут и снижение артериального давления, снижения сахаров. Бывают и неприятные моменты, не всегда все так радужно как вы описываете. Сами представляете, мы за один сеанс гемодиализа прокачиваем через диализатор 50, 60,70 литров крови, это не мало, согласитесь, организм к этому тоже должен как-то пристроиться.
С.С.: Я, наверное, сама себе пытаюсь внушить некий оптимизм по отношению к пациентам. Потому что в первый раз, когда мы посмотрели на само отделение, у меня был шок: как это - каждые два дня приходить и быть занятым на четыре часа переливанием крови. Как же так жить-то? Но, в общем-то, при переосмысление я подумала, что при дисциплине и самоорганизации все это реализуемо. Давайте подробно поговорим о пересадке. Перспектива для человека, у которого почки не работают – это пересадка? Насколько это вообще реально?
С.М.: В наше время это достаточно проблематично. У нас нет законодательной базы, где были бы оговорено, кому можно и как. Дело не в том чтобы пересадить, а как забрать. Если человек погиб внезапно, молодой скажем, две почки можно пациентам пересадить, чтобы они жили. Менталитет нашего народа на сегодняшний день не такой. Все думают, что на этом люди деньги зарабатывают, никто не думает о том, что можно помочь. И как получить согласие от родственников? А там временной фактор от момента смерти до пересадки достаточно невелик. Желательно все это сделать в двенадцать часов. Нет системы, по которой можно было это все быстро сделать. Поэтому пересаживаются очень мало.
С.С.: А за рубежом практикуется история, когда человек еще при жизни может завещать свои органы…
С.М.: Практикуется. У нас в стране как раз это сейчас обсуждается и готовится постановление Минздрава по поводу трансплантации. Когда оно выйдет, надеемся, что это будет в ближайшее время, и там все эти моменты будут разъяснены, будет законодательно это все утверждено. И можно будет спокойно этим заниматься. Тогда будет, конечно, проще.
С.С.: Учитывая рост количества больных, необходимость в донорских почках будет все больше и больше.
С.М.: Даже взять наш маленький город Сургут. Было бы это все законодательно утверждено… У нас есть Травмбольница: меньше ста трупов там не бывает в году. А сто трупов - это уже двести почек. Это уже двести пациентов. Это конечно грубо, пусть даже половину можно взять...Но на сегодняшний день это нереально.
С.С. Достаточно одной почки для функционирования?
С.М.: Да. Почка это парный орган и даже при каком-то заболевании если одна удаляется… бывают острые заболевания, бывает онкология…вторая почка полностью восполняет функцию второй. Совершенно беспроблемно человек может жить с одной почкой.
С.С.: Но существуют ведь и живые доноры, которые добровольно отдают вторую почку кому-то из родственников.
С.М.: Родственная пересадка, да.
С.С.: В вашей практике вообще было, что ваши пациенты уходили на пересадку?
С.М.: Конечно.
С.С.: Это большая редкость?
С.М.: Не то чтобы большая редкость, это можно сказать единичные случаи. Поймите, это тоже не так просто. Нужно чтобы органы подошли. И чтобы человек, который отдает почку, был здоров.
С.С.: То есть даже при горячем желании поделиться с родственником почкой может оказаться, что это невозможно….
С.М.: Не всегда. Там очень много ограничений, много противопоказаний. Пересадить и чтобы она прижилась, надо постараться. Сама операция по пересадке она не сложная, дальнейшее сложно, чтобы почка прижилась и заработала.
С.С.: А вы знаете о случаях продажи почек, это ведь нелегально….
С.М.: За двадцать лет работы с такими пациентами я никогда такого не встречал. Не верю я в это.
С.С.: Готовясь к эфиру, почитала, мне показалось как-то жутковато, что в странах третьего мира стоимость почки неприлично смешная. И люди пытаются ее продать, и делают это достаточно успешно.
С.М.: Там есть это. Вот Иран, например, года три назад у нас ездили туда пациенты пересаживаться. Там это принято. Это узаконено. Гражданин страны может совершенно спокойно прийти и продать свою почку. Конечно, дешевле это все, но пересадили и до свидания, человек уезжает к себе, здесь ему надо подбирать кучу препаратов, чтобы это все прижилось. То есть нет полного цикла. Пересадили, а дальше-то что?
С.С.: Законно на территории другой страны, но незаконно для нашей…
С.М.: Да, у нас нет такого законодательства еще.
С.С.: А вы бы проголосовали за то, чтобы в нашей стране продажа почки разрешалась?
С.М.: Почему нет. Во-первых, бывают у человека всякие ситуации, я имею в виду материальные какие-то. А во-вторых, с моральной точки зрения, почему я не могу помочь, если я могу это сделать, даже своему родственнику, знакомому.
С.С.: То есть пока вопрос в государственной легализации?
С.М.: Проект есть по трансплантологии, он сейчас обсуждается, может быть в течении этого года и будет принят.
С.С.: Было бы хорошо. А портативная искусственная почка? Это что-то из области фантастики или наука близка?
С.М.: Сказать, что наука совсем близко, я не могу. Ежегодно езжу на конгрессы, на съезды мировые по диализу, по трансплантологии и там эта тема обсуждается. Но пока результатов хороших нет. Пытаются, разрабатывают, но пока ничего не добились. Все-таки во всем мире люди пока на диализе.
С.С.: А в перспективе искусственная почка…то, что я видела в интернете, напоминает акваланг, то есть массивные огромные баллоны… разве можно процесс очистки крови уменьшить до реального размера, килограмма, двух, которые человек может носить на себе?
С.М.: В наш век электроники так сказать, наверное, реально, но не дошли мы пока еще до этого.
С.С.: Пока таких проектов вживую вы не видели?
С.М.: Их нет. Пытаются разработать, пытаются придумать, но пока ничего такого нет.
С.С.: Было бы интересно узнать об образе жизни людей, которые живут с неработающими почками, мы выяснили, что работать они вполне могу, а вот вопрос создания семьи? Какие-то межполовые отношения - это проблема?
С.М.: Функционально это очень влияет, потому что никто из женщин на гемодиализе еще ни разу не родил, в России во всяком случае. Мужчины еще могут иметь детей, на определенных стадиях. И у нас есть пациенты, у которых на гемодиализе рождались дети. У женщин с этим сложнее, там очень серьезные изменения идут в организме, гормональные, это проблематично.
С.С.: То есть создание семьи возможно, но без детей.
С.М.: Возможно, но своих детей далеко не всегда удается иметь.
С.С.: А насколько совместимы диализ и спорт?
С.М.: Диализ и спорт не совместимы. Так скажем, диализ совместим с физкультурой. Пациентам на диализе противопоказаны так скажем живые виды спорта, где человек может получить травму. На фоне хронической почечной недостаточности очень выражены изменения фосфорно-кальциевого обмена, и эти пациенты подвержены даже спонтанным переломам. Чаще всего шейка бедренной кости ломается. А в спорте травматизм очень велик.
С.С: А ваши пациенты? Как я понимаю, Вы с ними очень близко общаетесь. У вас получается если не семья, то один большой коллектив. Вы видитесь трижды в неделю. Вы бы могли сказать, кто-то увлекается какой-то легкой физической нагрузкой?
С.М.: Конечно, ну а почему нет. Есть у меня один пациент любит футбол, сколько не говори, что нельзя этим заниматься… Говорит: я аккуратно. Кто хочет, конечно, занимается. Типа фитнеса что-то, без колоссальных нагрузок.
С.С.: А вы могли бы выделить какие-то объединяющие черты для всех своих пациентов?
С.М.: Их объединяет одна тема – болезнь. Ладно, наши, городские, они еще в основном сами добираются, а вот скажем с Федоровки, с Лянтора возят централизованно. Они через день собираются, едут. У них и темы разговор общие, они знают друг о друге все.
С.С.: Фактически клуб людей, объединенных одним заболеванием.
С.М.: Читать очень любят. С ними разговаривать в профессиональном плане еще ой-ё-ой как интересно, они про свою болезнь знают очень много.
С.С.: Это подготовленные больные, для них нет никаких неожиданностей?
С.М.: Те, кто у нас уже два, три, пять лет проходили, знают практически все. Они препараты все знают, что, как и чем лечить. Очень подкованны в этом.
С.С.: В связи с тем, что у нас в стране сейчас проходят некие неприятные экономические явления и в частности с подорожание лекарств, ограничение поставки некоторых лекарств… Ваших пациентов это коснется?
С.М: На сегодняшний день их это никак не коснулось. По расходному материалу, мы никуда не денемся, как мы его покупали, так и будем покупать. Потому как аппараты искусственной почки у нас достаточно современные и они все естественно импортного производства.
С.С.: Аналогов российских нет?
С.М.: Есть.
С.С.: Но не то?
С.М.: Примерно так. И соответственно расходным материалом мы можем пользоваться только зарубежным. Аналоги российские просто не подойдут нашему оборудованию. То есть этот вопрос уже отпадает. На этот год, фирмы производители, которые наши препараты производят, далеко не все повысили цены. Остались прошлогодние еще цены. Есть несколько препаратов, которые мы реально заместить не можем российскими, а есть группа препаратов, которые мы уже заменили на российские. Потому что они уже вышли на уровень так сказать, они обладают достаточно хорошим качеством. Здесь я бы не сказал, что для нас какая-то трагедия. Не знаю, как пойдет дальше, но если останется как на сегодняшний момент, будет здорово.
С.С.: Что касается самого центра… За 20 лет, что изменилось? Получается сейчас все неплохо, не смотря на кризис в стране, какие годы были тяжелыми для вас?
С.М.: Это 90-е, вот эти «веселые» годы. Вот тогда реально было трудно, не было денег. Пациенты приходили утром, а мы ждали, когда сядет самолет, ехали в аэропорт, забирали исходный материал. Вот тогда было действительно тяжело. Последние годы я не могу сказать, что очень тяжело. Во всяком случае, наша администрация больницы и администрация департамента очень большое внимание уделяют диализу. И средства выделяются достаточно серьезные.
С.С.: А вообще диализ производиться за счет средств ОМС? Сам пациент никакие дополнительные средства не вносит?
С.М.: Нет. Никто никогда ничего не платит. Ни копейки с пациента не берется. Везде так.
С.С.: Скажите, есть такая статистика, что около 90% людей на диализе скорее подвержены риску не самого уже последствия хронической почечной недостаточности, сколько последствиям допустим сердечных заболеваний. То есть умереть они могут скорее от инфаркта, чем от других заболеваний.
С.М.: Это совершенно справедливо. Вы же понимаете, если у человека имелась гипертоническая болезнь, он ей страдал 20 лет, это же не значит что у него остальные органы и системы здоровы. Почки, значит, у него пострадали, погибли, а остальное все здорово. Нет, конечно. Сосуды головного мозга, сосуды сердца страдают и все на прогрессирование основного заболевания идет. Функцию почек мы замещаем, без проблем, у нас есть чем ее заместить. А функцию сердца, функцию мозга мы не можем заместить. От как таковой почечной недостаточности люди не умирают, они реально умирают от инсультов, от инфарктов, от желудочных кровотечений, от острых состояний.
С.С.: В общем-то, хроническая почечная недостаточность, это часть какого-то общего разрушения творящегося в организме?
С.М.: Это осложнение чего-то, это не первичное, а всегда вторичное. А первичное что-то есть, что к этому привело, и оно осталось и оно прогрессирует.
С.С.: А вот скажите, как много нужно специалистов, чтобы обслуживать всех ваших пациентов? Достаточно ли профессионалов, которые могут работать с больными диализом?
С.М.: Основной костяк докторов этим занимается уже не меньше десяти лет. Те, кто пришли к нам после нашего отделения от реанимации (три года назад) заметно подросли. На сегодня у нас десять анестезиологов реаниматологов, четверо нефрологов, два эндокринолога, в общем-то, этого вполне достаточно. В нехватке специалистов нам грех жаловаться.
С.С.: А наслышаны ли вы о такой проблеме, что в городе сложно попасть к хорошему нефрологу, что как самих узких специалистов где-то на приеме в поликлинике или в частной клинике не хватает?
С.М.: Это не просто проблема, это огромная проблема. Потому что нефрологов в поликлиниках просто нет. Есть в КГБ, есть на юности нефролог, ну и наверное все.
С.С.: А вот мы с вами говорим о выявляемости, какая же будет выявляемость, если нельзя обследоваться?
С.М.: Есть приказ, изданный год назад департаментом здравоохранения ХМАО, где расписан весь алгоритм если нет нефролога значит нужно идти к терапевту, там все пошагово расписано.
С.С.: Тут я подозреваю что терапевт не может верно поставить диагноз…
С.М.: Почему? Терапевту не нужно верно ставить какой-то заумный диагноз. Человек пришел к терапевту с такими то жалобами, терапевту написано какие взять анализы, если есть какие-то изменения ничего не останавливает послать человека на консультацию к нефрологу. Округ наш поделен на несколько территориальных нефрологических центров, нет в Нефтеюганске нефролога – могут отправить в Сургут. Здесь мы его примем, посмотрим, обследуем, поставим диагноз. У нас нефрологическое отделение при больнице.
C.С.: То есть пациент должен проявить определенную настойчивость чтобы попасть к этому специалисту.
С.М.: Даже пациент не должен проявлять настойчивость, настойчивость должен участковый терапевт проявить, если он увидел такую симптоматику, такие изменения в анализах.
С.С.: А среди ваших больных есть дети? Есть ли у нас детские нефрологи?
С.М.: Детским диализом занимается сейчас город Нижневартовск, там есть детская окружная клиническая больница и весь детский диализ отдали туда. На сегодня, слава богу, там нет ни одного пациента, вообще по округу. Но вообще дети такие были, за 20 лет, особенно когда мы начинали развиваться, детки у нас были, но какие бы времена не были, какие года, детям всегда находились деньги на пересадку.
С.С.: Бывают разные виды диализа…Чем они отличаются?
С.М.: Скажем, в мире существует три вида заместительной почечной терапии это: гемодиализ, который у нас в основном на сегодня; второй вид это пеританиальный диализ, которым мы занимаемся второй год и третий вид – пересадка почки. То есть два из трех видов мы на сегодня имеем.
С.С.: Второй вид пеританиальный диализ, появился недавно?
С.М.: Нет, в мире он существует давно, мы только стали заниматься этим видом. Чем он нам нравиться, пациент не привязан к нам. У каждого из нас существует такая штука как брюшина, это тот же диализатор, только естественный. Пациенту, в брюшную полость имплантируется катетер, через который он должен в день сделать несколько заливов растворов самостоятельно. Мы его обучаем в течение недели, все ему показываем, потом смотрим, как он сам это делает. Когда видим что делается все от и до, потому как там очень важна стерильность, чтобы инфекцию не занести, отпускаем домой. Приезжает он раз в две недели за растворами и один раз в месяц приезжает, чтобы пройти обследование, сдать анализы, чтобы мы могли посмотреть, как идет очистка, достаточно ли ему этих растворов, не нужно ли их поменять. И пациент свободен, так сказать, от нас.
С.С.: Но тут личная ответственность возрастает. А как много людей, которые практикуют такой диализ?
С.М.: Пациентов на сегодняшний день четверо, но вот в чем дело, мы очень строго к этому подходим. У нас очень жесткий отбор на эту процедуру. Взять можно всех, но извините дискредитировать метод - это во-первых, а во-вторых, похоронить людей… Это совершенно не оправдано. Хороший метод, свободный. Сейчас у нас речь стоит не только о ручном перитонеальном диализе, их два существует, есть еще автоматизированный. Это вообще благо для больного. Планируем в этом году закупить пять таких аппаратов. То есть пациент целый день свободен, делает что хочет, ложиться спать подключает себя к аппаратику и спит. Аппарат не шумный, он не мешает.
С.С.: А в перспективе? Что вы видите в ближайшем будущем в своем отделении, чего бы вам хотелось, мечталось?
С.М.: Увидеть то много чего хотелось. Оборудование у нас хорошее, медикаментозно, не могу сказать, что на все сто процентов, но достаточно серьезные, дорогие медикаменты. Есть медикаменты, которые стоят десятки тысяч рублей на месяц, на одного пациента. Все основное есть. Хотелось бы конечно хороших препаратов конечно, но это же постепенно все. Ну и знаете всякие мелочи, которые для комфорта пациента.
С.С.: Мы надеемся, что так и будет происходить и никакой кризис нам в этом не помешает. И Сергей Михайлович, мы воспользуемся возможностью, что вы у нас в гостях и зададим вам вопросы, которые нам адресовали наши читатели на сайте. Вот спрашивает наш читатель: На УЗИ мне поставили диагноз «синдром губчатой почки». Уролог в поликлинике и платный нефролог никакого специфического лечения не назначили. Это что такая не значительная патология?
С.М.: Это так называемая мультифокальное перерастание почечной ткани, то есть внутри, если просто объяснить образуется много мелких кисточек. Почему назвали губчатая почка, на УЗИ она именно так и выглядит. Чаще всего это врожденная патология. Часто люди умирают и даже не знают про это. И лечение назначается только тогда, когда имеются какие-то осложнения, либо инфекционного, либо воспалительного характера, тогда назначается какая-то терапия. А в данной ситуации, если человека ничего не беспокоит и это, так скажем, находка при обследовании, можно всю жизнь прожить и не заметить этого.
С.С.: Приятная новость для нашего читателя. Вот еще трижды мама спрашивает: Есть ли возможность полностью вылечиться ребенку с врожденным диагнозом «двусторонний гидроуретронефроз»? Причина – узкие мочеточники (проведена коррекция стентами). Есть ли в Сургуте возможности для лечения такого заболевания?
С.М.: Что проведена коррекция - это не совсем понятно. Если значительное сужение мочеточников, то там коррекция скорее должна проводиться хирургическим путем, то есть это урологическая патология и далеко не в каждом отделении урологии делают такие реструктивные операции. Это чаще всего проводиться в каких-то ведущих центрах. Если стенты поставлены, то это как раз уже произведена хирургическая коррекция. То есть это грубо говоря такие пружинки, спиральки, которые расширяют мочеточники и отток мочи восстанавливается. Если нет никаких изменений в анализах, то этого может быть достаточно. Но лучше консультироваться с урологом, надо смотреть, насколько сужены, это чисто визуально надо все смотреть.
С.С.: А вот такому ребенку можно посещать бассейн, купаться в море?
С.М.: Это тоже надо общаться с урологом. Очень много вопросов нужно узнать.
С.С.: И еще один вопрос: правда ли, что опущенная почка может подняться и занять правильное положение?
С.М.: Тоже вопрос очень интересный. Опущенная почка, это не редкость в наше время. Она бывает нескольких степеней: легкая, средняя, тяжелая. Говорить об этом если у человека тяжелая степень, не приходится. Если какая-то легкая степень, то вполне реально. Существуют какие-то специальные гимнастики, массажи, специальная диета. То есть целый комплекс. Это все также нужно непосредственно обсуждать с урологом.
С.С.: Спасибо, Сергей Михайлович, мы благодарим Вас за сегодняшний эфир, и поздравляем с грядущим 20-летием вашего отделения. И благодарим Вас за вашу работу. Больным повезло, что у них есть это отделение прямо в нашем городе. Спасибо, всего доброго.
С.М.: Всего доброго, до свидания.
