Три дня подряд – 7, 8 и 9 ноября – в Сургутском театре шел премьерный спектакль. Режиссер Линас Зайкаускас на этот раз обратился к русской классической пьесе – комедии Николая Гоголя «Женитьба». Подобный выбор постановщика воистину беспроигрышен: здесь получают свою порцию удовольствия и ценители классики, и интеллектуалы, и предпочитающие хорошую шутку любители интересно провести вечер. Новая постановка литовского мастера отличается яркостью мизансцен, гротескными образами, обилием острых моментов. Старая-добрая комедия положений здесь сочетается с легкой пародийностью и (пускай весьма ненавязчивой) клоунадой.
Действие разворачивается на фоне ковров с китчевыми картинками и целой галереи фрагментов картин – ладоней, носов, губ, усов, лысин.Замысел режиссера понятен. У героев спектакля нет ни развитого художественного вкуса, ни даже сформировавшегося идеала второй половины. Они сами не знают, чего хотят.
Образы, созданные актрисами театра, откровенно шаржированы. Из-за этого совсем не бросается в глаза могущее показаться провокационным режиссерское решение. Становится совсем не важно, что Кочкарева, Подколесина, Яичницу, Анучкина и Жевакина играют не актеры, а актрисы. И дело здесь не только в костюмах и гриме. Персонажи спектакля – действительно не мужчины. И даже не просто люди. Скорее, это ожившие карикатуры. При этом стоит отметить, что сама карикатурность здесь неоднозначная, а какая-то многосоставная. В этом спектакле почти нет таких персонажей, что укладывались бы в какое-то определенное амплуа.
Агафья Тихоновна (в ее роли Анна Махрина) производит впечатление одновременно и клоунессы, и растрепы, и капризной принцессы из сказки. Ярко выраженное комическое дарование актрисы Махриной в этом спектакле раскрывается в полную силу. Она ухватила самую суть образа, на все сто вписавшись в режиссерский замысел.
Играющая тетку Арину Пантелеймоновну актриса Александра Егорова столь же хорошо справилась со своей задачей. Она создала образ манерной злючки, классической барыни-самодурки. Забавно наблюдать, как тетка в споре со свахой отстаивает преимущества купеческого сословия перед дворянским. Весь облик купчихи явно свидетельствует в пользу того, что претендует она как раз таки на светскость и принадлежность к последнему. Здешняя Арина Пантелеймоновна – этакая мещанка во дворянстве: внешние признаки «воспитания» имеются, а вот манеры и ухватки подводят.
Отдельного внимания достойны слуги, так как именно они – отражение своих хозяев. Голосистая и суетливая Дуняша (в этой роли Кристина Кожина) весьма органично смотрится в компании Агафьи Тихоновны и Арины Пантелеймоновны. Она и солнечный лучик в грубом фартуке, и загнанная хозяйками служанка. Ее звонкий крик «Сейчас!», с которым она бежит открывать двери очередному жениху, – впору делать саундтреком спектакля.
Настоящей неожиданностью стала роль молодой артистки балета Алены Дудниковой. Она сумела создать по-настоящему поразительный, мощный пластический образ слуги Степана. Каждое появление этого трясущегося, немощного, едва переставляющего ноги старичка, – прямой укор Подколесину. Который, в отличие от другого хрестоматийного ленивца, Ильи Ильича Обломова, совсем не может похвастаться выдающимися душевными качествами.
Татьяна Балабанова наделила сваху Феклу Ивановну и сходством с пронырливой старухой Шапокляк, и некоторыми чертами гоголевской ведьмы. Когда она, щербатая, с подбитым глазом и скрюченная, бегает по пятам за Подколесиным, то невольно ждешь, что сваха вот-вот запрыгнет несчастному на шею и не выпустит до тех пор, покуда не выпьет последние жизненные соки.
Можно долго говорить о двух центральных персонажах спектакля. Вернее, о воплотивших их на сцене Сургутского театра актрисах. Сыгравшая Подколесина Юлия Тюкалова и исполнившая роль его заклятого друга Кочкарева Юлия Уткина в очередной раз подтвердили свое право называться самыми яркими и талантливыми актрисами труппы. На протяжении двух с лишним часов зритель наблюдает настоящее чудо – чудо актерского перевоплощения.При самом минимуме грима и прочих вспомогательных внешних средств, с помощью одних только интонаций, мимики, жестов и пластики эти хрупкие, женственные актрисы воплощают на сцене два полярно противоположных мужских характера, саму мужскую сущность. И им веришь. Как никому.
В здешнем Подколесине беззлобный, медлительный и нерешительный водевильный простак уживается с героем-неврастеником. Со своим другом – франтоватым, лощеным и подтянутым трикстером Кочкаревым, – он образует классическое единство противоположностей. Кочкарев, в свою очередь, может показаться как ловким, темпераментным мачо, так и карликовым Мефистофелем, бесом-искусителем. Он то принимается соблазнять и искушать, живописуя женские прелести и радость семейной жизни, то переходит в активное наступление – хватает друга за ноги, стаскивает с дивана и волоком тянет за собой. Вот уж воистину, черт дернул. Хотя изящная Юлия Уткина не злоупотребляет инфернальностью, но всклокоченная курчавая шевелюра вкупе с ярким контрастом черного фрака и красной жилетки подкрепляют ассоциации с почти опереточным злодеем-чертом. Пускай местная нечисть смешна, а не страшна, однако со своей задачей – вводить в заблуждение Подколесина – вполне успешно справляется. До поры до времени.
Экзекутор Яичница (роль исполняет Диана Катеруша) и отставной пехотный офицер Анучкин (в его роли Александра Бобылева) – тоже дуэт противоположностей, но дуэт откровенно клоунский. Это – хрестоматийные «толстый и тонкий»: практичный хозяйственник и якобы возвышенный ценитель «светского обхождения», приземленный охотник за приданым и утонченный до нелепости охотник за идеалом.
Бывший моряк Жевакин (на первых двух премьерных показах роль сыграла Ирина Зайцева), на первый взгляд, вполне вписывается в эту компанию клоунов и кажется чем-то средним между Яичницей и Анучкиным. Тяга к простым, вполне конкретным земным радостям ему не чужда: он не дурак и о сытном обеде помечать, и за грудастой блондинкой Дуняшей приударить. Но в то же время морячок – неисправимый мечтатель и романтик. Профессия обязывает. Кстати, отнюдь не случайно именно ему дано мгновение, поразительное по силе воздействия. Это момент очеловечивания, раскрытия подлинной, – пускай незамысловатой, но все-таки страдающей, – сущности. Так, Жевакин мучительно переживает свое поражение, бессильно вопрошая: «<…> Вот уж, никак, в семнадцатый раз случается со мною, и все почти одинаковым образом: кажется, эдак сначала все хорошо, а как дойдет дело до развязки – смотришь, и откажут». В это время полыхает на подносе спичечный домик – овеществленная мечта горе-жениха. Сила надрыва, транслируемого актрисой со сцены, настолько велика, что комическая подоплека происходящего как-то отходит на второй план. Ее место занимает острая жалость к этому безобидному человечку.
Вообще, за фасадом пестроты, лубочности и легкомысленной красочности, за бравурной музыкой скрывается невеселая сущность происходящего. Что может быть еще более пугающим в делах сердечных, чем довлеющее слово «надо»? Вопрос риторический.
Пластика актрис зачастую напоминает кукольную. Трогательные в своей нелепости марионетки, балансируя на грани некого китча, «ломают комедь». Все персонажи спектакля так или иначе находятся во власти стереотипов, раз и навсегда установленных порядков. И неважно, энергичный ли это Кочкарев или же вяловатый Подколесин. Один с радостью выроет яму другому, а второй закоснел в своем футляре настолько, что боится лишний раз из дома выйти. Смех сквозь слезы.
О чем же спектакль? О бесплодных поисках идеала? О человеческой слабости? О непреодолимой инертности? Вряд ли об одном этом. Инертность и лень, как выясняется в финале, очень даже преодолимы. Лежебока Подколесин не просто набирается решимости выпрыгнуть в окно. Он взлетает и парит над сургутскими крышами, вольный, ничем не обремененный. Свой выбор герой сделал и раскрыл-таки доселе дремавшую силу недюжинную. Выбор в пользу надоевшего, но такого понятного и привычного образа жизни, в пользу обломовских дивана, халата и спокойствия. Другой вопрос, можно ли Подколесина за это винить. Не все способны вот так сходу взять и перекроить привычный уклад лишь из-за абстрактного «надо». Да и брак сам по себе не гарантирует счастья. В особенности, когда о главном – любви – говорить не приходится.
Купидон пролетел, пожалев стрелу. В ответ только тишина. Стилизованное сердце на занавесе воспринимается как насмешка. Из встречи пяти одиночеств снова ничего не получилось. И не должно было.